Юлия Сианто

Это моя любимая история ever. Потому что ничего более волшебного в моей жизни (еще) не случалось. Ни одно мое желание не сбывалось еще таким мощным и совершенно невозможным образом. Без этой истории не было бы меня сегодняшней…

Я выросла в обычной советской и даже – повезло! – полной семье. Мама, папа, старшая сестра. Все “как у людей”, не хуже и не лучше – крохотная двушка в хрущевке в бедном рабочем районе Челябинска. Двадцатилетний Запорожец во дворе (только летом! зимой он не заводился, конечно). Бабушкина дача, на которую надо было целый час тащиться, чтобы собирать жуков, а потом и саму картошку, часто не крупнее тех самых жуков.

Сестра уехала учиться за много тысяч километров, когда мне было 8 лет. Это оказалось очень кстати. На самом деле с этого момента я, по сути, росла одна, сама себе на уме. Близки с ней мы тогда не были, да так и никогда и не стали – может быть, в силу двенадцатилетней разницы в возрасте, а может, и просто характерами не сошлись. Бывает! После наблюдений за бывшим мужем и его сестрой с их 1,5 лет разницы и при этом отношениями один в один, как у меня с моей – я уже ничему не удивляюсь.

С мамой, напротив, мы всегда были подружки. Она воспитывала меня относительно свободно, порой небезопасно эмоционально, но в целом как-то вполне душевно, несмотря на все обстоятельства. Я всегда знала, что любима ею. Что очень особенная для нее. Что талантливая до небес (и разгильдяйка до них же, ха!). С мамой мы вместе залипали в книжках, это было наше хобби на двоих. Запоем читали все, что попадалось – от Гарри Поттера до откровеннейших и пошлейших дамских романов, от Тургенева до Лукьяненко. Она мало что мне запрещала, слабо контролировала и вообще очень много работала. А я росла как трава – с ключом на шее и утонув в очередной книжке по самые уши. Но мы, до определенного момента все же были как-то, во-своему, близки.

С папой… Ох. “Отец собирал твои локоны, когда их обрезали в два года”, “пусть Юля попросит отца, ей-то он не откажет”, папа, забирающий меня из садика с новой коляской – это все воспоминания моего самого раннего детства. Или то, что мне про него рассказывали.

Потом… Когда мне было пять, а в новой России случился 94-й год, он запил. Хотя я отчаянно вру. Политика тут совсем не при чем. Просто за десять лет до этого мама с ним и так уже чуть было не развелась – он в свои тридцать лет запойно пил, вылетел из университета, работал черт знает кем… Она сказала – либо бросай бутылку, либо уже я тебя брошу. Он маму любил бесконечно, она всегда была его единственный свет в оконце. Пить бросил. Лечился, закодировался. На 10 лет.

Мама потом скажет – это было и хорошо, и плохо

Стало никуда не выйти в люди – видеть бутылку не мог, сразу злился, как черт. Трясло. Домой тоже никого не позовешь… Но тем не менее за это время они купили сад, машину, выменяли квартиру на бОльшую, родили меня. И… В один прекрасный/ужасный день он вдруг пришел домой в стельку пьяный, поставил бутылку на стол и сказал – “10 лет кончились, дорогая. Прости”.

И все. Больше папы у меня, по сути, не было. Он, и так крайне замкнутый, ранимый, угрюмый человек, после этого просто исчез эмоционально из моей жизни. За пятнадцать лет я не припомню ни единого разговора глубже, чем “что ты будешь на ужин, дочь?” Уже взрослой я все время испытывала огромное чувство неловкости, когда он встречал меня с танцев – до дома было целых 10 минут пешком, а говорить было так отчаянно не о чем, что это было настоящим мучением. Хотя я, конечно, была очень благодарна за те встречания – одной по нашим подмосковным темнотам идти было откровенно страшно.

Но детство… Отчетливее всего я помню его недельные запои. Вытаскивание и перепрятывание бутылок и денег из карманов. Скандалы с мамой и приставучие “нет, ну ты мне отвееееть!”. Он не был буйным, но это было ужасно противно. По повороту ключа я понимала, в каком он состоянии. По звукам из кухни – что там происходит. В режиме нон-стоп… В мои пятнадцать он чуть не умер прямо в нашей ванной, наглотавшись всяких боярышников. Давление упало почти до нуля, он захлебывался своими же слюнями. Было страшно. Мама его кинулась откачивать, а меня отправила встречать “Скорую” у подъезда. Откачали. Кажется, это был то ли инсульт, то ли еще что… С тех пор он почти не пил – не мог. Но в чем-то жить с ним рядом стало еще невыносимее.

Говорят, что высшее образование не пропьешь. У него получилось (хоть и незаконченное). Его речь за годы пьянок и самой низкоквалифицированной работы съежилась просто катастрофически и стала почти болезненно трудной для понимания, круг интересов сузился до круглосуточного телеканала “Спорт” и крымнаша по Первому. Когда здоровье стало подводить, он и вовсе превратился в капризничающего по любому поводу трехлетку. Это было очень тяжело. В единственный его приезд ко мне в гости в Португалию уже на следующее утро я плакалась мужу: “Боже, как же я выдержу с ним целый месяц в одной квартире?!..”

Мама… Мама никогда не была счастлива в браке. Мы, дети, постоянно уговаривали ее развестись. Но девяностые, потом нулевые… Она не решилась. “Да, пьет, но не бьет, тихий и зарплату приносит от и до. И вообще, так, как он, меня никто никогда не любил и не будет”.

В конце концов, тогда у всех в нашем окружении было похоже, если не хуже

У большинства отцов не было вообще или они били своих жен и детей. Нам, можно сказать, повезло. Они, кстати, до сих пор вместе. Его физическое и психическое здоровье все хуже, ей тяжело – тоже ведь стареет!.. Но она смирилась. Ушла в свои книжки, рукодельные хобби и внуков. Я за нее рада в какой-то степени. Рада, что у нее есть моя сестра и ее дети – и маме есть чем заняться на пенсии. До этого у нее была работа. Преподавание, приемные коммиссии, репетиторство – она всегда крутилась как могла. Одевала нас на китайском рынке и кормила картошкой с редкими ножками Буша (помнит ли их еще кто?..), но образование выгрызла нам самое лучшее из бесплатных. Что сестра, что я – повторили одну и ту же программу: английская школа – лучший в городе физико-математический лицей – лучший в стране технический ВУЗ. Сестра молодец и хорошая девочка, его и закончила. А я бросила после третьей сессии, когда вызубрила весь сопромат от и до и все равно получила тройку, “потому что я не помню вас на лекциях”. Разочаровалась в системе и ушла…

Жила два года у родителей, снова, уже в Подмосковье. Где-то работала, снова училась, снова бросала… переедала, мучилась с булимией и депрессией. Училась выживать в скандалах с матерью на тему того, как я просираю свою жизнь и образование. Ничего, нормальная такая жизнь великовозрастного подростка.

Еще я, как девочка-немного-кодер, всегда заведовала домашним компьютером. Сама ставила винду, сама все чинила и гоняла вирусы. Однажды мама пришла с запросом – ее давнишний друг хотел бы с ней поговорить в Скайпе. И попросил нас купить вебкамеру, даже денег прислал. Давай, мол, организуем по-человечески. Скайп как раз недавно появился, и я была рада разобраться. Настроили, подключили. “Можно, я с твоего аккаунта буду говорить?” – попросила мама. – “И отцу не говори, а то ему неприятно будет, что я с каким-то мужиком общаюсь”. Да не вопрос, мне что, жалко. Как будто я вообще с отцом когда-то либо разговаривала…

А вот тот мужчина оказался…. Впечатляющи – мягко сказано. В свои шестьдесят он был высок, подтянут, расслаблен, говорил с легким, почти невыносимо сладким акцентом и жил в стране вечного лета. А главное – КАК он говорил! Я могла слушать часами. Про историю, социологию, биохимию… Общались они, конечно, в основном с мамой за закрытыми дверями, но иногда перепадало и мне – поспрашивать да послушать.

Потом я вспомнила его. Я же уже видела его однажды! Тогда, на мое шестнадцатилетие! Мама привела его к школе и представила меня – мол, старинный друг приехал на неделю, и она вот мной хвастается ему. Мне по секрету сказала – он при деньгах, хочет тебе подарок сделать, ты уж не стесняйся. Я не постеснялась. Получила первую в своей жизни цифровую фотокамеру. В 2004-м году! Тогда и телефоны-то еще не у всех были. А у меня – крохотная и слабенькая, но камера!…

Больше я не помнила с той единственной встречи почти ничего – темно, снег, троллейбус, мы куда-то едем и нас шатает по всему салону. Бумажные билетики и один вдруг попадается счастливый, который нужно непременно съесть. Мне, конечно. Все. А тут я, наконец, могла с ним поговорить. Он был врач, профессор, много повидавший в жизни и умеющий складывать слова в предложения. Я заслушивалась им.

Однажды я спросила маму, кто же все-таки этот мужчина. Мол, мам, я же уже не маленькая. И я даже слышала раньше, как ты украдкой произносила его имя в моменты сильных эмоциональных событий. Теперь-то я понимаю, чье имя это было!… Она грустно улыбнулась: “Да, дочь. Он любовь всей моей жизни. Он когда-то лечил твою сестру, так мы и познакомились. Он тогда для меня был словно с другой планеты – образованный, обеспеченный, умный. Совсем не такой, как все мое окружение… Но, помимо этого… Ты же видишь, какой он обаятельный. На него западают все – от пяти до девяноста. У него всегда было куча женщин. При этом он никогда бы не оставил свою жену и сына. Я.. не хотела стать одной из многих. Поэтому стала подругой. По крайней мере, он до сих пор меня уважает и, видишь, даже зовет нас в гости!” Ох, мама… Я приняла ее ответ. Но в душе мне было неспокойно. Наверное, я тоже подпала под его чары, иначе как это я объяснить?..

Я тогда писала стихи. Много стихов. Километрами. Ежедневно. И однажды я написала оду этому мужчине, начинающуюся словами “Ах, ну почему вы не мой папа!..” Мама нашла этот листок. Ужаснулась. Сказала “Ты сошла с ума, дочь, дай сюда это немедленно, не дай бог, отец увидит!!” Я, с жалостью отдав стихотворение, спросила ее тогда тихонько: “А что, мама, правда, что нет ни единого, ни даже одного к миллиарду шанса, что все-таки он – мой отец?..” – “Нет и забудь про это! – жестко ответила она. – За кого ты меня принимаешь вообще!..”

Я постаралась забыть. Ни в какие гости мы тогда, впрочем, так и не поехали. И он вскоре тоже как-то снова пропал с горизонта. Шли годы. Я уехала от родителей. Жить к бойфрендам, работать, потом в свои многочисленные путешествия. А потом окончательно – замуж, в Португалию.

Замужем было хорошо. Алекс – муж – радостно и с энтузиазмом принялся отогревать меня.

Я доверилась ему и, разбирая все свои проблемы и болячки по косточкам, наконец-то постепенно эмоционально распускалась как политый цветок. Училась смотреть внутрь, признавать свои теневые чувства, верить, что достойна любви и восхищения. Конечно, мы добрались и до родителей. Про маму и сепарацию от нее я напишу очень подробно в другой раз, а вот отец… Мне по наивности своей казалось, что тут и проблем-то никаких нет. Как и его, по сути, нет. Однако, когда они приехали – я уже выше про это упомянула – меня от него вдруг просто затрясло. Затошнило. Я не выносила его речи, звуков, внешности. Все в нем меня отвращало. Почему? Откуда? Я тогда многого не понимала, не знала и не могла себе этого объяснить. Да толком и не пыталась. Каждый день я просто мечтала, чтобы он уже уехал поскорее и никогда – ни-ког-да! больше не приезжал. И вообще – какая странная мысль, если вдуматься! – чтобы не был моим отцом… Ужасно, да? Но честно.

Через месяц после их отъезда я, выдохнув, радостно забеременела. Родители отошли на второй план. Потом родился сын. И мой мир и вовсе перевернулся с ног на голову. Я помню тот март. Сыну еще не было и четырех месяцев, мы с ним сидели дома и отчаянно ждали весну. Отчаянно в самом прямом смысле. Мне было плохо. Каждый день, от рассвета до заката… и потом снова до рассвета – я выживала. Спасали меня только новая учеба – черт дернул пойти учиться на доулу! – и разговоры в скайпе с такими же мамочками-подружками с курса. Сколько могла в течение дня – я болтала в скайпе. Только чтобы не оставаться одной. Не думать. Не погружаться в себя и в эту бездну отчаяния. Просто дожить до вечера, до прихода мужа.

Когда подруг не было – в российские праздники и по вечерам, по их времени – это было труднее всего. В такие часы я просто включала “Мельницу” и пела, выла вместе с ней, бесконечно качая и кормя сына…

Вдруг в какой-то из дней – ах нет, не в какой-то, а 8-го марта 2016-го года, я отлично это помню! – я вдруг включила Вотсапп, в который до этого почему-то не заглядывала месяцами и даже годами, и увидела там поздравление с праздником от того самого маминого друга. Как, откуда у него был мой номер?.. Не знаю.

Все эти годы он, как стойкий оловянный солдатик, кочевал со мной из одного скайп-аккаунта в другой, но никогда не исчезал целиком. И всегда, год за годом поздравлял меня с днем рождения.

Я удивилась и ответила “спасибо!”. Он очень обрадовался ответу и тут же спросил, а можно ли позвонить и вообще как мои дела и сто лет в обед. 8 марта – все подруги были с мужьями, а я одна дома уже который час… ДА!!! – захотелось закричать мне. Пожалуйста, позвоните и поговорите со мной! Кто-то взрослый и умный! Отвлеките меня от этой черноты!… Он меня набрал. Мы проговорили полтора часа. Обо всем – новости семьи, политика, психология, родительство… Не помню. Было так интересно, что я даже не заметила, как сын сам заснул в руках. Мамин друг тоже впечатлился и сказал: “Слушай, это было так здорово, ты выросла таким интересным человеком, можно я тебе наберу еще разочек на следующей неделе?..” Ох, да, звоните мне, звоните сколько хотите!! – захотелось снова чуть ли не кричать мне.

И он позвонил еще раз. И потом снова. И снова. Мы перешли на “ты”, я, по его просьбе, опустила слово “дядя” и стала просто называть его по имени. “У нас все так друг к другу обращаются, вне зависимости от возраста”.

К концу марта я невольно задумалась. Как-то он был слишком ласков и обходителен. Прямо таки бррррр и вообще странноватенько. Но! Ему было почти семьдесят. Он жил за много тысяч километров. В конце концов, да что он может от меня вообще хотеть?.. Да даже если хочет – какая, к черту, разница? Главное, что я, когда болтаю с ним, забываю обо всем! И день проходит быстрее.

В какой-то из дней… нет, не в какой-то, это было 8 апреля, ровно через месяц – я проснулась в тревожном настроении. Впрочем, тогда это было такой нормой, что обычно даже мною и не осознавалось толком. Проснулась и, конечно, кормя младенца, первым делом полезла в фейсбук. А там… там я тогда бурно и с восторгом читала Алину Фаркаш, российсскую журналистку, свежеиммигрировавшую в Израиль. Еврейку до кончиков ногтей. Пишущую об Израиле с такой теплотой и любовью, что, казалось, нет в мире лучшей земли. И в тот день я как раз прочитала у нее волшебную историю о том, как какая-то девушка приехала зачем-то в гости в Израиль, вдруг всем прониклась, как родным, но, поскольку евреев у нее в роду не было, стала готовиться к гиюру – только чтобы потом уже в раввинском суде выяснить, что ее бабушка таки была еврейка!..

Я прочитала и взгрустнула. В очередной раз. Меня всегда тянуло к евреям. Я словно всегда подсознательно мечтала быть одной из них. Завидовала лучшей подружке в школе и ее вечным этим лагерям и тусовкам. Влюблялась в еврейских мальчиков. Мечтала зачем-то выучить иврит. Особенной любовью любила несколько песен в своем плейлисте и рыдала под них, даже еще когда понятия не имела, что они – про войну… и тоже на иврите.

Даже в Польше – куда, как я думала, я ехала “чувствовать” свои польские корни – я с отчаянным любопытством ходила только и исключительно по местам еврейской истории. Черт бы меня побрал. При этом еврейской крови во мне было – ни грамма. Я подробнейшим образом расспросила всех-всех, до кого дотянулась. Нет и нет. Разве что, мой дедушка по папе, которого никто не знал?.. Но отчего-то мне оттуда явственно “пахло” сибирской, если не бурятской кровью, но уж совсем не еврейской.

В то утро я была вся в расстройстве, думая об этом. Почему это так засело и так меня взволновало тогда? Не знаю. Я думаю потому, что с рождением сына я конкретно потеряла себя, и эти вопросы национальной самоидентификации встали так громко. Эта тоска по “принадлежности”…

И тут мне как раз снова позвонил тот мамин друг. “Как ты?” – спросил он. Я, доверяя ему, вдруг прямо ответила: “Знаешь, я сегодня странно. Просто послушай меня, если тебе не трудно. Может быть, я выговорюсь и мне станет легче?”
“Конечно!” – ответил он. И я… я выложила ему вот это все по пунктам, с самого начала. Все-все про еврейство и мою зависть и отголоски, и все это – с бухты барахты, на самом деле, и вообще необъяснимо. А в конце добавила: “Понимаешь, вот так! И какое-то дикое количество совпадений, особенно с тем, что внутри! И что ты, ты, живя в Израиле, что ты мне можешь на это сказать?…”

Он глубоко вздохнул. А потом дрожащим голосом сказал: “Все-таки еврейские гены – очень сильная штука… Юлечка, девочка моя, ты никогда не задумывалась, что я таки мог бы быть твоим отцом?..”…………

После этого было много чего

Тест на ДНК, на всякий случай (бывший муж тогда долго усмехался – вы, говорит, чего деньги зря тратите, вы вообще себя в зеркале видели? ты же настолько очевидно в него, насколько это вообще возможно!). Его забота обо мне и желание видеть МЕНЯ, принимать такую, какая я есть – перехватывающие дыхание своей нежностью и твердостью одновременно. Разговор с мамой (да, оказалось, что она сделала это специально, она хотела ребенка именно от него, а он обо всем узнал уже только после моего рождения и хранил этот секрет 27 лет!). Его разговор с женой… Наконец, его приезд ко мне в Португалию, на целых полтора месяца – только я и он (и мой сын, конечно, который его единственный же внук).

Полтора месяца ночных разговоров и незамутненного счастья быть папиной прицессой

Моя поездка к нему в Израиль… (и фото ниже – оттуда, для меня – очень символичное)
Совсем другое узнавание друг друга, без лишних розовых очков. Разговоры. Километры и часы телефонных разговоров. Боже, храни создателей бесплатной голосовой связи и интернета в целом!…

Я пишу это и у меня текут слезы. Хотя прошло уже почти три года, эта история до сих пор остается самой любимой историей моей жизни. Она изменила меня. У меня тогда возникло ощущение, что за спиной выросли крылья. Моя мужская часть наконец-то проснулась и ожила. Ожило вот то уверенное “да, я могу”.

Я смотрю на своего отца – в свои семьдесят по-прежнему красивого, статного, здорового и очень умного мужчину – и думаю: боже, вот это – мои гены. Вот этот удивительный мозг и кристальная ясность его – передались мне. Вот эта альфа-самцовость и сногсшибательная уверенность в себе – я тоже могу себе их взять. Я дочь его. Дочь вот этого мужчины!!….

До сих пор, каждый раз, когда я вспоминаю вот это все и думаю – боже. Боже. Бооооже. Я же могла так никогда и не узнать!………

Папа! Спасибо